Донатос о том не знал. И не узнал бы, если б не побоище, из-за которого к нему прибежал один из старших - Годай - и выпалил с порога:
- Наставник, щеглы там с Ольстовыми схлестнулись, зубы во все стороны летят! Я уж ихних и наших старших кликнул, чтобы разнимали, а креффа найти не могу. Они там за конюшнями сейчас поубивают друг друга.
У наузника глаза на лоб полезли. Отродясь не бывало такого, чтобы парни в Цитадели выходили друг против дружки, как в деревнях, на сшибку.
Когда оба наставника примчались с разных сторон крепости к месту побоища - один злой, как Встрешник, а второй растерянный, и оттого ещё сильнее хромающий - снег за конюшнями был искапан кровью и изрыт, будто там носился табун. Старшие послушники уже раскидали дебоширов по разным углам двора, но двое все ещё пытались стащить одного из донатосовых подлетков - Зорана - с его супротивника, которого парень отчаянно вбивал в сугроб кулаками.
- А ну встал! - Донатос так рявкнул на выуча, что тот кубарем скатился с неприятеля, да ещё и отпрыгнул.
Краса-а-авец... губищи расквашены, волосы торчат, морда лоснится от пота, кожух распахнут, рубаха на груди разорвана, от разгоряченного тела валит пар.
Покуда наставники растащили полудурков, покуда выяснили у них, перелаивающихся и плюющихся кровью, что к чему, во двор спустился Клесх. Оглядел место потасовки и спросил невозмутимо:
- Ну и кто кого?
Выучи притихли. Зоран рукавом вытер разбитый рот и ответил:
- Мы. Этих, - он небрежно кивнул на сгрудившихся вокруг Ольста ребят.
Глава окинул потрепанную рать задумчивым взглядом и сказал:
- Молодцы.
Те пристыженно поникли головами, а крефф их, напротив, вскинулся:
- Глава, они...
- Молодцы, - так же спокойно перебил его Клесх. - Хватило ума Дар в ход не пускать. А вы, - он перевел взгляд на понурившихся послушников Донатоса, - с какой цепи сорвались? Если б из них хоть один Даром врезал? О чем думали? Вас бы тут от стен отскребали.
Парни отводили глаза. Наконец, Зоран не выдержал:
- Так то - Даром. А без Дара, всё одно, мы их уделали!
Ольстовы ребята загудели и единой стеной подались вперед, тесня наставника:
- Вас больше пришло! А нас только семеро! - зло сказал тот, от которого еле оттащили Зорана.
- Кто мешал ещё привести? - тут же обернулся выуч колдуна. - Я что ли? Так и скажи, другие не пошли.
- А ну тихо, - Глава не возвысил голоса, но перебранка смолкла. - Разорались. И тех, и других высечь, а потом попарно сажать на ночь казематы караулить. Вот этих двоих - первыми, - он кивнул на Зорана и Ольстова парня, с которым тот перебрехивался. - В остальном наставники вас сами накажут, как нужным сочтут.
И он уже было отправился прочь, но у двери в крепость, обернулся:
- Так из-за чего разодрались-то?
Зоран, который, видимо, всех и взбаламутил, ответил:
- Ихний упырь Светлу пнул. Я сам видал.
- Что ж не вступился?
- Я вступился! Дак их семеро, сразу стеной встали, - враждебно ответил парень. - Вот и сказал, чтобы в полдень сюда приходили, коли смелые такие.
- А сам, значит, решил пол-Цитадели привести?
- Никого я не приводил, - буркнул выуч. - Сказал - зачем идём, все и пошли. За этими-то, вон, никто не увязался.
Клесх покачал головой и усмехнулся. Поглядел на Ольста, который от подступившего гнева стоял багровый, будто только из бани вышел.
- Ольст, я б их не столько за драку выдрал, сколько за то, что девку обидели, - признался Глава. - Драка что... коли сил много и девать их некуда.
Крефф ратоборцев от этих слов стал ещё пунцовее.
- Донатос, к парню этому присмотрись, - тем временем кивнул Клесх на Зорана. - И девку свою... запирай что ли.
Колдун сделался злее, чем был, а на Зорана метнул такой взгляд, что выуч сразу же слился с неровной крепостной стеной.
"Девку свою". Вот уж и, правда, ярмо. И Клесх от него избавлять не станет... Надо ему больно. Поди, потеха - глядеть, как полоумная к нелюдимому креффу льнет.
...- Сейчас-сейчас покушаешь, свет ты мой ясный, а то, вон, гляди, как с лица спал, одни глаза и остались...
Колдун очнулся от мрачных размышлений. Светла тем временем продолжала хлопотать - отодвинула на край стола пилы, ножи и крючья, прикрыла мертвое тело с развороченной грудиной рогожей, метнулась к рукомойнику сполоснуть руки. После расстелила на освободившемся месте тканку, водворила на неё миску, ложку, хлеб и закутанные в войлок горшки.
- Ты садись, ненаглядный мой, сейчас кашки откушаешь. Сама варила.
Донатос с безмолвным страданием во взгляде смотрел, как в стоящую перед ним миску юродивая наливает жидкую кашу. От увиденного обережника передернуло и он мученически простонал:
- Молочная?
- Так да, - развела руками скаженная. - Ты всё воду хлебаешь, а без молока как же? Матрела вот сказала, завтра петухов резать будут, так я тебе похлебки куриной сделаю. Ты клади, клади маслица-то, как же кашку, да без маслица.
В миску полетел ярко-желтый кусок масла.
Крефф смотрел на морщинистую молочную пенку и мечтал оказаться где-нибудь далеко-далеко - на буевище, среди мертвяков. Он даже готов был упокаивать навьих, но только не есть молочного. С детства терпеть не мог - ни томлёного молока, ни парного. Однако под взглядом широко распахнутых глаз, смотрящих со слепой любовью, колдун отважно зачерпнул ложку и, зажмурившись, пихнул её в рот.
- А на второе я тебе репы с потрошками заячьими принесла, ты кушай, кушай, миленький, у меня, вон, и кисель припасен...
От этих её слов колдун едва не выматерился.
* * *
- Славен, открывай! Ишь, заперся среди бела дня! Боишься, что украдут, что ли? Ясна, есть кто живой?