Пленники Раздора. Книга третья - Страница 17

Та вперила в собеседника ненавидящий взгляд.

Клесх задумчиво посмотрел сперва на креффа, потом на выученицу и, наконец, спросил:

- Всё у вас?

Она поджала губы:

- Всё.

- Тогда забирай вот этого, - кивнул Глава на пленного оборотня. - Отведи в мыльню, у Нурлисы смену одёжи попроси. Как намоется, устрой его в покойчике, там, возле её каморки. На дверь наложи охранительное заклятие, чтобы сам выйти не мог. А то будет по коридорам слоняться. Ступайте.

Девушка поднялась и поглядела на Люта. Так хотелось на нём сердце сорвать! Погнать бы пинками до самых мылен! Да только он-то тут причем? А на беззащитном душу отводить - вовсе стыдища. Бить надо того, кто заслуживает, а не того, кто под руку подвернулся. Хотя... этот заслуживает, откуда ни посмотри.

- Идём.

Оборотень поднялся, но вместо того, чтобы двинуться к двери, вдруг повернулся к Донатосу, втянул носом воздух... озадаченно покачал головой и похромал прочь. Крефф колдунов смерил его равнодушным взглядом, после чего снова обратился к Клесху:

- Глава, у Русая Дар к колдовству. Дар сильный. И к делу мальчишка тянется. Возьму его, коли ты не против.

Лесана всё-таки замерла на пороге, ожидая, что ответит Клесх. Тот сказал:

- Забирай. Но учи без лютости.

Колдун кивнул:

- Нешто я зверь?

Девушка чуть не до крови прикусила губу и вышла. Едва сдержалась, чтобы дверью не хлопнуть. Не зверь...

Оборотень шёл впереди, припадая на увечную ногу. И так шёл... вот вроде лица не видно, а даже по спине, по затылку, по всей походке понятно - забавляют его и Лесанин гнев, и её безуспешные попытки справиться с обидой.

- Что?! - рявкнула обережница так, что пленник, незряче скользящий ладонью по стене, вздрогнул.

- Чего орешь? - спросил он, оглянувшись. - Я иду, никого не трогаю.

- Чему ты радуешься? - наступала на него девушка, сжав кулаки.

На удивление Лют не стал ехидничать, а миролюбиво сказал:

- Да не радуюсь я! Он мне тоже не понравился - самодовольный и воняет мертвечиной. Но ты сама виновата - неправильно разговор повела. Говорила б иначе, глядишь, услышали бы.

Девушка, которой не нужны были ни его сочувствие, ни его советы, ни, тем более, его порицание, сквозь зубы процедила:

- А ну, п-шёл!

- Иду, иду, - покорно захромал вперёд волколак. - Чего ты рассвирепела?

Слепой гнев поднялся в груди обережницы обжигающей волной. Лесана не сдержалась. Со всей злости она толкнула пленника между лопаток, чтобы пошевеливался и перестал чесать языком. Без того тошно. Вот только в своей праведной ярости девушка не рассчитала силу - пихнула дурака, а сама забыла про то, что он хромой.

В попытке удержать равновесие оборотень неловко вскинул руки, но увечная нога предательски подвернулась, он оступился и с размаху упал на колено.

Не вскрикнул. Только зубами скрипнул так, что Лесана побоялась - раскрошит.

- Прости! - девушка виновато склонилась над Лютом: - Я не хотела, я...

Пленник оттолкнул протянутую руку небрежным движением плеча:

- Чего это ты удумала - перед тварью Ходящей каяться, - он поднялся, опираясь о стену.

Обережница видела, что левое колено волколак ссадил до крови, даже штанину порвал. Не диво - пол-то каменный. Но Лесана не стала больше ничего говорить. И правда, кто он такой - виноватиться перед ним.

- Шевелись тогда, пока ещё не добавила, - прошипела девушка и удивилась себе - неужто это она говорит, со злобой такой?

Спрашивается, чего взъярилась? Это-то дурень не виноват в том, что Донатос - сволочь последняя. Но не прощенья же снова просить? Поэтому дальше пошли молча. Внизу, не доходя до мылен, Лесана ухватила Люта за ошейник и впихнула в каморку к Нурлисе, однако в последний миг удержала, ну как опять растянется назло спутнице.

- Бабушка! Это я - Лесана.

И про себя с трудом подавила досаду, не дай Хранители, сейчас ещё и Нурлиса разразится привычной бранью. То-то Лют самодовольство потешит! Охотницу, его словившую, как поганый веник по Цитадели пинают.

- Доченька? Ты никак?

Обережница удивилась непривычной ласке в голосе старухи и тут же устыдилась собственных злых мыслей. Правда, чего взъелась на всех? Ходит, как упыриха, злющая, того гляди кидаться начнёт.

- Я, - сказала девушка и кивнула на своего спутника: - Вот на этого одежу бы сыскать. Глава приказал переодеть.

- Ишь ты! - Нурлиса окинула пленника цепким взглядом: - Экий лось!

Лесана открыла было рот, объяснить про "лося", но тот опередил. Видать, соскучился молчать. Языком-то почесать он любил не меньше Нурлисиного:

- Я, бабулька, не лось. Я - волк.

Старая уперла руки в бока и осведомилась:

- Ты где тут бабульку унюхал, а, образина? Волк он. То-то я гляжу, ошейник на тебе собачий. Будку-то сколотили уже? Али на подстилке в углу спишь?

Лесана стиснула оборотня за плечо - удержать, если вдруг от злости рассудком помутится да кинется на сварливую каргу, но этот гордец опять удивил. Расхохотался:

- Экая ты, старушонка, злоязыкая! Поди, в молодости красавицей была?

Нурлиса опешила и насторожилась:

- Чего это красавицей? - недоверчиво спросила она.

- А красивые девки всегда злые и заносчивые, потому к старости, как ты, сварливыми делаются, - оборотень повернулся к Лесане и сказал: - Смотри, оглянуться не успеешь, такой же станешь.

Девушка раскрыла рот, осадить его, но не нашлась, что сказать, а Нурлиса сквозь смешок проскрипела:

- Лесанка, а он ведь тебя только что красавицей назвал. Ну и хлыщ. Ладно. Дам тебе порты. За то, что языкастый такой.

Лют опять рассмеялся:

- Что ж только порты-то?

- На рубаху не наболтал, - отрезала бабка. - Вот дров наколешь, будет тебе и смена. А пока свою ветошь прополощешь, да взденешь. Ничего, крепкая ещё. И иди, иди отседова, псиной воняешь!